3 января 2020 г. нашиХ Читателей Продолжение. Начало на пред. стр. Оленьи бега Возвращаясь с реки, я услышал нарастающий мощный шум. на какое-то мгновение кольнул страх неведения. Что это? летящая волна шквала, которая, словно спички, ломает вековые деревья. В такой шквал я однажды попал на речке Якокит. но тогда было лето. грозы, шквалы - естественное проявление жизни природы в такое время. Все это мгновенно отразилось в сознании и так же исчезло, как только я увидел лавину мчащихся оленей и, обтекающую дерево, к которому я прижался. Объяснилось просто. Хозяйка брезентового жилища, в котором я отдыхал, стояла в середине огромного стада оленей и давала им соль, беря ее горстями из небольшой сумки, подвешенной на шее. Сигналом, приглашающим на это пиршество, служил набор костяных бабок, нанизанных на бечевку. Стоило ими тряхнуть, как олени, пасущиеся невдалеке и привыкшие получать необходимую и лакомую для них соль, начинали свой бешеный бег, вовлекая все стадо. ПО Следам В последующие дни мы колесили Хатыминской тайгой по следам волков и отбившихся от стада оленей, следы заводили нас то в непролазные трущобы, где мы находили останки растерзанных животных, то в бугристые кочковатые мари и опять находили жертвы хищников. и составляли акты в трех экземплярах. Я ставил свою подпись как официальное лицо. для этого и привез меня Проша в тайгу. Пурга наша январская поездка к пастухам продолжалась. В этот день небо затуманилось, на тайгу легла серебристо-серая мгла, мороз осел, пошел снег, задул сильный северо-западный ветер со стороны хребта Западные Янги. Хатыми уходила в низкие снежно-синие еловые леса. река не щадила нас, то и дело осаждая скрытыми под глубоким снегом наледями. Скалывать лед с полозьев нарт, обуви и копыт оленей стало привычным для нас занятием, и на это уходило много времени. Проша торопил оленей, не давая им отдыха. Он знал, что делал. быть заметенным снегом в морозную ночь с ночевкой не хотелось, и олешки догадываясь, в чем дело, старались из последних сил, и когда в мутной снежной замятии обозначились контуры жилища - большого чума, они остановились и легли с готовностью принять милосердие погребающего их снега. ПамЯтнаЯ нОЧь мы вошли в просторное жилище, посреди которого горел большой костер, а по кругу располагалось множество людей, устроившихся на ночлег. Эта картина предстает передо мной сейчас, когда я пишу эти строки, как видение седой старины. Под вой пурги и треск пылающего костра шла удивительная ночь. Я слушал легенды, сказки, рассказы - грустные, веселые, страшные, густо населенные духами добрыми, злыми, шаманами, богатырями, зверями, птицами, цветами и деревьями. К сожалению, я не вел в дороге записей и не сделал их позднее, в памяти осталось нечто общее и важное - царивший дух единения, братства людей под пологом лесного жилища. Я был принят здесь как свой, как равный. наверное, суровая среда способствовала этому. Памятная мне ночь не была исключением, скорее это была устоявшаяся традиция сохранения устного народного творчества. лучшие сказители и рассказчики держали в памяти большую информацию, уходящую в глубину веков и передавали ее, как эстафету, наследникам. дурай на вторые сутки мутная пелена снежной облачности распалась, уступив бледному сиянию синевы, на открытых участках, где особенно хозяйничала метель, лежали волнами сугробы, светясь острыми краями бело-матовых гребней, напоминая застывшее штормовое море. Хатыми с множеством наледей и обширными ельниками осталась позади, и теперь, в прямом смысле, мы попали в снежные объятия дурая, речки- невелички, проложившей себе дорогу к светло-струйной красавице унгре - через дремучие лесные дебри и высокие, с крутыми каменистыми склонами, горы. на этой речке я не раз рыбачил со своими школьными друзьями Володей алексеевым и Костей Савицким, один из них стал ученым с мировым именем, другой - физиком. Здесь, на заросших нетронутой тайгой берегах в шалашике из коры лиственницы, мы провели много летних дней, занимаясь рыбалкой. Сколько тут было пережито пахучих холодных и росистых рассветов, фантастических по мощи и красоте гроз, не забыть и встреч с крупными желтоперыми хариусами на ямах и бурных протоках, тяжелая рыба не раз рвала наши нитяные лески. а чарующие теплые вечера у костра! Откровения, планы, мечты, таинственные шорохи в травах и кустарниках, медвежьи взревы за тонким корьем шалаша. не думал я, что судьба так неожиданно приведет меня вновь на берега дурая - январского, и он будет крайне суров и неуступчив. такого глубокого снега мы еще не встречали. Олешки, утопая по грудь, совсем выбивались из сил и часто ложились. и нам с Прошей было не легче, мы ложились рядом с олешками и, едва отдышавшись, поднимали их. углубившись далеко вниз по дураю от аямовской трассы, мы заживо похоронили себя в могучих снегах, и только олешки давали нам шанс выбраться из снежной осады. Снежные завалы изредка сменялись замерзшими наледями, и нарты легко скользили. для нас это были благостные передышки и заметное продвижение вперед. ЧертОВ СПуСК Как-то на Хатыми, выпутавшись из очередной не застывшей под снегом наледи, Проша вскользь обмолвился о каком-то Чертовом спуске. Я поинтересовался более конкретно, поскольку это препятствие лежало на нашем пути. Проша ответил лаконично, что до него еще далеко, «сам увидишь». и вот теперь, оставив к исходу дня дурай, по распадку с безымянным ключом, мы поднялись на перевал к Чертовому спуску, который Проша хотел пройти в светлое время, но трудная дорога перечеркнула его намерение. Через темную кисею облачности просачивался лунный свет, ровно настолько, чтобы мы могли различать ближние деревья. Перед спуском Проша тщательно осмотрел оленей, крепежные узлы, нарты. «маленько береги ноги, глаза», - выдал он мне инструкцию по безопасности, направляясь к своей упряжке. и мы стали проваливаться в бездну. Спуск был настолько крут, что нарты, то и дело наезжали на оленей, бились о деревья, коряжник, скакали по валежнику, на крутых поворотах их резко заносило в сторону. Я едва успевал менять положение туловища, вскидывать или перебрасывать ноги. у меня не было каких-либо навыков в подобных скоростных спусках, но я отчетливо понимал, что от успешности моих действий зависит: уцелею я или разобьюсь. упряжка моих оленей неотступно следовала за передней, изредка я замечал, как и Проша, подобно мне, крутится, уходя от встреч с препятствиями. ему это удавалось лучше. Он был опытен, ловок в легкой дохе и знаком со спуском. меня же сковывало большое отцовское пальто, но я остервенело сражался за жизнь, проявляя нужную расторопность. несколько раз моя нарта опрокидывалась, с какой-то сверхъестественной кошачьей верткостью я успевал ухватиться за копылья и, протащившись на животе, останавливал дико таращащих глаза оленей, выпутывал их ноги из ремней и продолжал спуск. и все же, на одном из крутых поворотов, от резкого удара о дерево нарта развалилась. Я крикнул Прошу. С помощью запасных ремней нам удалось собрать нарту. Когда спуск остался позади, Проша сказал: «Однако, хорошо Чертов спуск прошел. Когда баба был – беда». Я вспомнил, что до меня в колхозе работала избачом женщина. Полноватая, маленького роста блондинка лет тридцати. Представляю, что произошло на этом Чертовом спуске, если Проша вспомнил об этом.
RkJQdWJsaXNoZXIy MTc4MjM5